Name: Гульфайрус Исмаилова
Item: Гульфайрус Исмаилова
Author: RobbySibocah

Недавно, общаясь с одним алматинским поэтом, услышала от него: "Мы живем в эпоху засухи духовных ценностей". Подумалось: он прав, такова горькая истина. Но... для чего существуют музыка, поэзия, живопись, как не для насыщения духовно жаждущих? Ведь именно они будят в нас стремление "не дать себе засохнуть", возвышают душу до понимания высоких вещей, которые - над бытом, вне мелочности и пошлости. И захотелось встречи с женщиной, чье имя - на слуху уже несколько десятков лет, - с Гульфайрус Исмаиловой, в творчестве которой проявились такие ее ипостаси, как театральный художник, портретист и живописец. Это был безошибочный выбор: после беседы с ней еще долго звучала в душе красивая музыка, навеянная ее мудростью, тихим мелодичным голосом, картинами, которыми уставлена комната... А главное - высокой и преданной любо- вью, которую несет в себе эта Женщина. Художник. Жена. Мать.

- У меня всегда было две жизни. Одна - внутренняя, где я все тщательно отбирала, где звучала музыка... Каждая нота имеет свой цвет. Свои полутени, тени, если говорить языком живописи. В 1965 году я съездила в Японию, когда закончила работу над "Чио-Чио-сан". И там лишний раз нашла подтверждение созвучию красок и звуков: в моих декорациях много голубого, лазурного, ультрамаринового, то есть воды - морской, океанической; в музыке Пуччини - пастельность тех же цветов и оттенков. В той моей внутренней жизни была любовь, которая озаряла внешнюю, видимую жизнь.

- 70-летие я отпраздновала в 1999 году. В Большом зале Кастеевки прошла моя выставка, которую спонсировал Имангали Тасмагамбетов. Экспозицию работ размещал мой сын Вадим. А наверху одновременно с моей была выставка известного американского художника. И люди вначале шли "на него", а оказалось, что мои работы им интереснее. Поверите, справляя свое 70-летие, я радовалась, как будто мне 18! Наверное, потому, что эту выставку делал мой сын.

- Позволяет. И одновременно позволяет реализоваться в земном мире. Когда я научилась русскому языку, первая моя книжка, прочтенная самостоятельно, была "Золушка". Я вообще любила и люблю сказки. И французские романы. Они окрашивают жизнь в цвета радуги.

- С Евгением Матвеевичем я познакомилась, когда уже оканчивала 2-й курс Ленинградской академии художеств им. Репина. Я видела его рисунки. И меня привлекало, что он о-о-чень русский человек. Исконно русский. Он родился там, где родился Салтыков-Щедрин. Он любил все русское. При этом, как у всех исконно русских людей, у него было тяготение к Востоку (вспомните Римского-Корсакова, который взял и сочинил "Шахерезаду"). Он из Рижского художественного института перевелся в "Репинку". Это было тем более легко, что он был хороший волейболист, спортсмен. И сразу стал капитаном репинской волейбольной команды. А я боялась влюбиться, потому что очень хотела стать художником и думала, что любовь станет этому помехой. Я так шла по жизни - знаете, как пловец плывет: никуда не оглядываясь, ни на что не отвлекаясь. А увидела глаза Жени - они у него были яркие, умные, прекрасные - и все...

- Ох, пропала! Тем более что это была взаимная любовь. Мы бродили по улицам Ленинграда до утра, мы ездили в пригородные музеи и дворцовые комплексы, посещали выставки, концерты, балет. В Пасху мы шли в Александро-Невскую лавру и смотрели богослужение. А какой там был хор! Там подрабатывали вокалисты Кировского театра. А какие там иконы! Я смотрела на них взглядом художника. Еще в детстве наша старенькая русская соседка брала меня с собой в Никольский собор, и я тогда думала: "Какой красивый у русских Бог!" Тогда я и полюбила иконы, мне очень нравятся иконы Андрея Рублева, Феофана Грека. Мы с Женей жили одними интересами. И любовью. Евгений Матвеевич был чистейший человек. Одаренный всесторонне. Он не был ни борец, ни революционер - его оружием были талант и обаяние. К нему все хорошо относились.

- Мы скрыли и от моих, и от Жениных папы с мамой, что зарегистрировались на Васильевском острове. Это было в 1953 году. Нашим свидетелем был Марлен Шенсный, скульптор из Польши, автор памятника Победы в Варшаве. Краси-и-вый такой поляк. После окончания "Репинки" приехали жить в Алма-Ату. Женя всем сердцем полюбил мою родину - Казахстан.

- Конечно же, я увлекалась. Конечно же, были интересные ребята: и казахи, и русские. Ухаживали за мной. Но мне не приходило в голову изменить Жене. Нет! Почему? Нельзя такого большого Евгения Матвеевича обижать. И потом, увлекалась я обычно недели на две, на месяц - и забывала. Все это было декоративно, визуально. Я ведь снималась в кино с профессиональными актерами. Соблазнов было много. Но это ни к чему не привело.

- О, женщины сами вешались ему на шею! Его же все любили. Мне бывало чуточку больно... Но я знала, что Женечка меня никогда ради кого бы то ни было не покинет. При том, что у него был флирт, он никогда не наносил мне смертельной боли. Ну а насчет того, чтобы расстаться с ним... Я бы этого никогда не пережила. Я бы умерла.

- Я не чувствую этих 20 лет. Мне кажется, что это было вчера. Этого же никому не расскажешь... Это нельзя рассказать так, как чувствуешь. Я и Женя - мы были как близнецы. Мы думали, мечтали, работали, собирали матери- алы всегда вдвоем, вместе. Я подражала его героям, героям его эскизов, картин. А герои эти родились потому, что я рассказывала, какими они должны быть, зная казахские обычаи, быт, культуру. У нас даже в смысле разговора была общая палитра.

- О да, дарил! Я люблю "камушки" - драгоценные, полудрагоценные. Особенно бирюзу, красные кораллы, малахит. У меня в спектакле "Алпамыс" такие костюмы! И декорации к спектаклям были такие, что московские художники подходили и спрашивали: "Из чего это вы сделали?" А я делала это из тряпок, из ткани, соблюдая рисунок, разводы драгоценных и натуральных камней. Но за счет освещения, подсветки, с которой я всегда любила работать, создавалось нечто фантастическое. Камни мне многое подсказывали в решении художественных находок. А Женя дарил мне в свое время изысканные вещи, причем не много, и говорил: "Не увлекайся! Ты не цыганка. Соблюдай свой стиль!" И у меня был черный наряд, а к нему - коралловые серьги, коралловое кольцо - кроваво-красные кораллы.

- Женщины от зависти приходили в бешенство! А еще Женя подарил мне прибалтийский черный шарф из домашнего тканья - очень красивый, длинный. И на нем - несколько красных полос. В сочетании с черным платьем, красными кораллами это смотрелось на самом деле элегантно и красиво. И - красная помада на губах в довершение образа.

- Сейчас-то нет. А тогда - да. У меня было еще синее платье, синяя юбка - ультрамаринового цвета, а из двух каракулевых шкур я сшила себе шляпу с широкими поля- ми. В дополнение к этому - бирюзовые серьги и бирюзовое кольцо. Вот так и появлялась на трибуне съезда художников СССР.

- Нет, не казахское. Мое настоящее имя, данное мне при рождении, было Кульпаш. Фамилия по отцу - Конарбаева. Мой родной отец окончил до революции Петербургский университет. В детстве русские девчонки звали меня Культя. Мне это ужасно не нравилось. И когда я получала паспорт, то попросила, чтобы мне написали имя "Гульфайрус". Тогда это было запросто. Кстати, мое имя с арабского переводится так: "гуль" - цветок, а "файрузи" звезда.

- Я окончила два курса консерватории. А вот был такой азербайджанский художник Тугрул Наримбеков, так он пел арию Каварадосси. Шикарный тенор! Он сам делал декорации к "Тоске" и Каварадосси пел сам. У него было хорошее музыкальное образование. Так он мне настойчиво предлагал сделать декорации к "Чио-Чио-сан" и самой спеть заглавную партию. Он сейчас уехал в Америку. Вот с ним и с грузинским художником Гиви Таидзе мы были в Испании. И в одном ресторане втроем пели трехголосье. Все музыкально грамотные люди. И у нас получилось чудесно. Хозяин ресторана выставил нам шампанское - целых 20 бутылок! И вся наша группа из Советского Союза пила чудесное шампанское, подаренное нам троим как вокалистам.

- Я чистокровная казашка. Вырастил меня отчим, который был дунганин по национальности. У него с моей мамой родилось пятеро детей, и все его белолицые с серыми глазами дети пишутся дунганами. Это так здорово! Почему они сероглазые? Потому что мама - сероглазая казашка. Мы настолько перемешаны, что мне в голову ни- когда не придет обидеть какую-то нацию. Я всех люблю, Бог неспроста создал нас разными. Моя сестренка Розочка вышла замуж за узбекского режиссера Шермухамедова, ее дети - узбеки. А сыну Вадиму я всегда говорила: "Вадик, мы - художники. Мы другая нация на земле". Это очень тонкая, удивительная тема - национальность. Вот Гитлер мечтал о том, что миром будет править арийская раса. Но он был психопатическая личность, необразованный человек, одержимый жаждой власти. А немцы дали миру великолепную музыку, которую все слушают уже столько веков, и поэзию, и живопись... Ненависть к Гитлеру не стала ненавистью к немцам вообще.

- Наверное, везучий. В жизни с первых шагов я сталкивалась с чем-то совершенным, настоящим. Это - главное везение. В семь лет услышала музыку Бетховена, увидела настоящую живопись, познакомилась с народным прикладным искусством; позже, по мере взросления, всегда встречались замечательно талантливые, умные люди: Мухтар Ауэзов, Шакен Айманов, мой первый профессор живописи Черкасский, Рамазан Бапов, педагоги "Репинки", Газиза Жубанова, Дмитрий Снегин, Бибигуль Тулегенова... Всех невозможно перечислить. Да, я везучая. Я вышла замуж по большой любви, от которой родился желанный сын Вадим. Я занималась любимым делом. Я купалась в атмосфере живописи. Когда вы слушаете хорошую музыку, у вас ведь бывают "мурашки по коже"? У меня мурашки от вида краски, от вида палитры. Мне выпало побывать в 11 зарубежных странах. Творчество мое получило признание не только на моей родине.

- Ну, это ошибочное впечатление! Представьте, война идет, нас у мамы пятеро детей, голод... Голод был жуткий! Я в своей жизни так голодала... Когда от голода тряслись не только руки-ноги, а даже зубы. Я знаю цену всему, от и до... А теперь вот уже 20 лет я знаю цену настоящей потери - с тех пор, как не стало Евгения Матвеевича.

- Знаете, что получается? Я все время жила в солнечных лучах, потому что рядом был он - умнейший из умнейших, с роскошной логикой, юмором, талантливейший карикатурист, шаржист, рисовальщик, духовный гигант... И я его безумно любила. Всю жизнь. И мне казалось, что мое счастье, мое общение с этим человеком - само собой разумеющееся... Но только ОН был такой. У Жени были очень красивые кисти рук. И я их целовала. Считается, что мужчина должен целовать руки женщине. Но я в Жене любила все.

- Знаете, нас часто били ребята-казахи, увидев меня, казашку, рядом с русским под руку. И я дралась! У меня у одной из первых в Алма-Ате были туфли на высоких каблуках-шпильках. На них были металлические набойки. И я снимала туфли и ими давала отпор нашим обидчикам. К тому же я левша. Слева никто удара не ждал, а я хорошо могла стукнуть. Помню даже запах крови: у меня и у Жени были раны...

- Для меня это тоже удивительно. Тем более что примеров интернациональных браков - великое множество! Вот Рерих: уехал в Индию, женился на индианке, родили они сына. Индийцы ведь не забивали камнями эту женщину - они гордятся этой семьей. Женя горько шутил по этому поводу: "Нет повести печальнее в ауле, чем повесть о Сидоркине и Гуле".

- Духовной нищетой. Материальная нищета не так страшна: поголодал человек, но когда-то дождется хлеба. Духовная нищета страшнее: у нее нет шансов кончиться быстро. Самым важным органом - мозгами - человек перестал пользоваться, идя на поводу животных инстинктов. Это страшно. И я бы не хотела видеть столько детей-сирот. Родился человек - у него должна быть биография.

- Не будем сравнивать, лучше или хуже. Но, к примеру, главный коммунист Ленин знал девять языков, был образованным человеком, талантливым журналистом. И в его окружении было много таких. Что касается идей коммунизма, то они заложены в любой религии. А теперь разве хорошо? Какой-то Брынцалов, жулик с отсутствием даже признаков интеллекта, считается "элитой", потому что он, видите ли, богат. И по телевизору показывают, как он дарит своей жене брошь стоимостью несколько десятков тысяч долларов.

- Вадик начал рисовать с раннего детства. Все стены в доме были разрисованы гигантскими спиралями, хаотически пересекающимися линиями, бесформенными пят- нами. Это была "детская болезнь абстракционизма", после чего он увлекся лепкой из пластилина, и наступила пора пластилиновых динозавров, целой армии миниатюрных всадников любой эпохи - рыцарей, мушкетеров, гусар.

- Конечно. Во-первых, это старейший и авторитетнейший вуз, которому без малого 250 лет; во-вторых, сам город Санкт-Петербург с его архитектурой, памятника- ми, историческим прошлым влияет на личность; в-третьих, мы, его родители, окончили этот вуз и много рассказывали ему.

- То, что он глубоко "копает" литературный, этнографический материал, работая над произведением, - это от Евгения Матвеевича. А импульсивность, эмоциональность, пристрастие к жанру портрета и живописи - это, думаю, от меня. Да и сам Вадим так считает.

- Я написала его в 1975 году, когда избили Олжаса Сулейменова, потом Евгения Матвеевича. Этот портрет моей семьи висел в Третьяковке, рядом с автопортретом Сурикова. Пожалуйста, когда будете писать обо мне, не разделяйте нас! Мы - семья. Нас нельзя рассматривать по отдельности. Все мы: Женя, я, наш сын Вадим - окончили один институт. Мы думали вместе, творили вместе. Мы и остались семьей, несмотря ни на что.

18 декабря в Государственном академическом театре оперы и балета имени Абая отмечается 75-летие народной художницы Казахстана Гульфайрус Мансуровны Исмаиловой. В этом театре она 16 лет работала главным художником, в его фойе висят созданные ею портреты ведущих мастеров оперного и балетного искусства, а на сцене до сих пор идут оформленные ею спектакли. Один из особенно любимых — опера «Аида» Верди будет показан в торжественный вечер.

Гульфайрус Исмаилова — знаковая фигура для искусства независимого Казахстана. Писать о ней легко. Всего сделанного ею хватило бы на несколько богатых творческих биографий, ведь она состоит в трех творческих союзах — кинематографистов, театральных деятелей и Союзе художников РК. Она начинала как актриса, сыграв Тыгрену в фильме Марка Донского «Алитет уходит в горы». Потом прошла большой конкурсный отбор в фильм Ефима Арона «Ботагоз» по повести Сабита Муканова, в который так хотела попасть, что даже написала свой теперь уже известный автопортрет в роли Ботагоз. Позже режиссер ей скажет: «На роль пробовались и покрасивее тебя, но у тебя в глазах было содержание». Ей удалось создать на экране трепетный и глубоко психологический образ юной казахской девушки, ведь как она признавалась в одном из интервью: «Я сама — один из вариантов Ботагоз, логическое продолжение ее судьбы. И я люблю эту героиню за ее стремление осознавать себя как личность».

Она сыграла роль матери Жибек в фильме Султана Ходжикова «Кыз-Жибек». Приглашенная на фильм художником по костюмам, Гульфайрус Исмаилова стала художником-постановщиком этой эпохальной картины, которая завоевала диплом и премию за лучшее художественное оформление на V Всесоюзном кинофестивале. Женщина — художник-постановщик двухсерийной художественной ленты — такого казахское кино еще не знало, как, впрочем, и столь высокого признания работы.

Об огромном постановочном хозяйстве этой картины, в которой шли караваны верблюдов, скакали кони, летали лебеди, вступали в непримиримую схватку джигиты, восхищала умом, статью и красой Жибек; о тех сотнях эскизов декораций и тысячах деталей костюмов, что надо было придумать, воплотить, а потом еще отстоять на худсовете, она по сию пору вспоминает с ужасом: как решилась на такой труд? «Меня уговорил Султан Ходжиков и Женя — Евгений Матвеевич Сидоркин, мой муж. Ведь я к тому времени уже осуществляла постановку «Кыз-Жибек» в драматическом театре. Материал был знаком. Но напряжение было колоссальное, порой мне казалось, что я не справлюсь, хотелось все бросить…»

Но она пойдет дальше. И станет главным художником главного театра страны — оперы и балета имени Абая. Невероятно. Подобные примеры в мировой театральной практике можно перечесть по пальцам. Но ведь и сам объем сделанного потрясает — 28 спектаклям дала она сценографическую жизнь, начиная от общего художественного решения, исполнения эскизов декораций и костюмов до порой собственноручного исполнения особенно сложной вышивки. Она знала, что в постановке спектакля мелочей не бывает.

Гульфайрус Исмаилова пришла в театр, имея за спиной прекрасную школу — театрально-декорационный факультет Ленинградского института живописи, скульптуры и архитектуры имени Репина. Она училась в классе профессора М. П. Бобышева, театрального художника и графика, великолепно разбиравшегося в художественных стилях, эпохах и направлениях, тяготевшего к эстетике «Мира искусства», известного прекрасными образцами театральной живописи. Понимание триединства в драматургическом, актерском и сценографическом исполнении спектакля она принесла в свой театр, помня, что перевоплощение нужно не только актеру и режиссеру, но и художнику.

Она создала сценографию и костюмы жемчужин национального искусства — опер «Биржан и Сара», «Ер-Торгын», «Алпамыс», «Кыз-Жибек», Ахан-серэ и Актокты», «Камбар и Назым», «Козы-Корпеш и Баян-слу», «Жумбак-кыз». Вся прелесть народного фольклора, все богатство и безыскусность, торжественная приподнятость как нельзя лучше нашли отражение в творческой манере Исмаиловой, в этой жажде праздника, роскошества красок, романтической фееричности. Высокая образованность, прекрасное знание мирового культурного наследия, умение войти в эпоху спектакля, понять психологию его героев поможет художнице в работе над классическим репертуаром — операми «Иоланта», «Чио-Чио-сан», «Аида», «Риголетто», «Севильский цирюльник», «Царская невеста», балетом «Лебединое озеро». Обыгрывать эскизы костюмов как жанровые сценки станет особенностью ее работы над спектаклем, в ее театральных эскизах всегда будут присутствовать динамика движения, особый ритм, особая стилистика. Они становятся предтечей ее станковой живописи.

Любовь к театру, к жанру портрета помогли Гульфайрус Исмаиловой создать живописный триптих, которым сегодня гордится ГМИ им. Кастеева, ставший поистине национальным достоянием. А ведь художница начала писать его, когда ей самой не было и тридцати лет! Это знаменитый «Казахский вальс» (1958 г.) с образом танцующей Шары Жиенкуловой, «Портрет Куляш Байсеитовой в роли Кыз-Жибек» (1962 г.) и «Портрет Шолпан Жандарбековой в роли Актокты». Творческое вдохновение, личностное обаяние, самозабвенное служение искусству — все то, что в наибольшей степени свойственно самой Гульфайрус Мансуровне, привлекает и в ее героях, среди которых Бибигуль Тулегенова, Людмила Ли, Рамазан Бапов, Людмила Долгушина. Если первые ее работы отличаются театральной парадностью, возвышенностью, то со временем они сменяются психологической разработкой образов в портретах Абылхана Кастеева, Мухтара Ауэзова, Дины Нурпеисовой, Абрама Черкасского, которая найдет затем воплощение в триптихе «Народная мастерица», в «Автопортрете с семьей». Со временем портретная и жанровая живопись полно и безраздельно занимает все ее время, художница заслуженно становится в ряд самых известных и признанных наших мастеров.

Писать о Гульфайрус Мансуровне Исмаиловой легко — как петь гимн во славу всего сотворенного ею. На самом же деле о жизни художника Исмаиловой писать невероятно трудно. В ее судьбе самым драматическим образом сошлись все перипетии ХХ века. Она родилась в зажиточной семье и до сих пор знает, в границах каких алматинских улиц располагался огромный сад ее бабушки, и помнит тяжесть тех браслетов, что выменивались на еду в голодные тридцатые годы. Фамилию своего репрессированного родного отца, одного из образованнейших казахов, учившегося в Санкт-Петербурге, она решилась обнародовать лишь в девяностые годы, как и данное ей при рождении имя — Конарбаева Кульпаш Тансыкбаевна. Ее удочерил в раннем детстве Мансур Исмаилов, она стала старшей из его пятерых детей, уход за которыми разделила с матерью в трудные военные годы. «Отец» — портрет одноногого ветерана войны — ее дань дочерней благодарности этому суровому человеку. Но подумайте, сколько надо было иметь жизненной силы, вдохновенного порыва, веры в свою творческую звезду, чтобы из тяжелого быта большой семьи, из дальней азиатской окраины прорваться к вершинам истинного искусства.

Судьбу необыкновенно одаренного ребенка решило соседство с домом Абрама Марковича Черкасского, куда она заходила не только за лакомствами, но и посмотреть книги и прикоснуться к пианино. Заниматься она начнет одновременно и в художественном училище в классе у Черкасского, где стала его любимой ученицей, и в консерватории, где окончила четыре курса по классу вокала. Это пригодится в Ленинграде, когда казахское землячество станет подрабатывать к скудной стипендии концертами перед началом сеансов в кинотеатрах. Гуля будет петь, а Камиль Шаяхметов ей аккомпанировать. Но и этот приработок не спасет от голодного обморока, которым однажды она напугала юношу, пригласившего ее в кино.

Этот юноша — любовь ее жизни, народный художник республики Евгений Матвеевич Сидоркин — вслед за женой приедет в Казахстан и прославит его своей графикой во всем мире. Потрясает, сколько вместилось в их совместную жизнь, в такие короткие и длинные четверть века. Сколько труда, сколько поездок с выставками и без — во многие и многие страны: Францию, Италию, Бельгию, Швейцарию, Японию, Индию, Германию, Чехословакию, Данию, Англию... Они видели почти все музеи мира. Они могли творить и знать, чего это стоит на мировом уровне.

— Я всегда будто чувствовала плечо своих великих собратьев по искусству, — говорит Гульфайрус Мансуровна, — и это не давало мне поддаться конъюнктуре, сфальшивить. — Но если я чего-то добилась в жизни, то только потому, что у меня был Сидоркин. Какое это счастье — жить, творить вместе!

Гульфайрус Мансуровна гордится, что она выполнила завещание столь рано — в пятьдесят два года — ушедшего мужа и вырастила сына художником. Работы Вадима Сидоркина можно видеть рядом с написанными ею портретами и в оперном театре. Смотришь на них и вспоминаешь стихотворение Заболоцкого, которое мне довелось как-то прочесть в записных книжках Евгения Матвеевича:

Из дальней дали былого возвращает нам художница прекрасные лица своих современников. И над забвением, над неустройством, над всеми болями и тревогами века, придавая ему гуманную осмысленность, таинственную притягательность и вдохновенную красоту, светит нам сегодня творческая звезда Гульфайрус.
Любовь ШАШКОВА
"Казахстанская правда"

Каталог статей