Пела она дрожащим голосом,
Загнана сценой в флажки на площади,
И все смеялись, один лишь был тронут,
Всё шептал: – Пощади её, господи!
Она же пела, упершись в небо, –
Глаза, как лужи.
Она так пела, что боль вонзалась
В сердца и уши.
Она всем пела
про состраданья и расстоянья,
Она не пела,
она душила их смех слезами.
Она кричала, она вопила, она взывала,
Она молила о том, что было, о том,
что знала…
И нараспах раскрывала душу.
А он шептал всем:
– Услышьте, вы! Послушай, ты!
Да и ты, послушай…
Эх, дорога моя...
Вилась бы атласною лентою,
Расстилалась ремнём, да кожаным,
Нет, всё тянется километрами,
Эх, дорога моя, дороженька…
Без ухабов, да без увиленок,
Ей прямой бы быть, непорушенной,
Да чтоб встренулся на ней миленький,
Эх, дорога моя, подруженька.
Только путь влево-вправо кривится
То к ручью, то к тропе заброшенной,
А душа взмоет в небо птицею
Над дорогой моей, дороженькой.
Ноги в кровь сотру, мочи нет идти,
Гляну – раны-то все засохшие,
Вьется красный след позади пути,
А в ногах моих – подорожники…
* * *
Как будто снег на голову –
Знобит меня от холода,
То вдруг бросает в полымя,
А ты не веришь: молодо –
Не зелено! Ах, присказка,
Что говорить, ведь искоса
Посмотришь и уйдёшь…
Умчишься ветром – веришь ли,
Что человека меряешь
Глазами, будто гирями…
А я скажу, что сирыми
Вдруг стали феврали…
Не обижайся, солнышко,
Но я, как двушка, брошена,
Добро – если в ладошки?
Добро – если в твои?
Ты задержись, помешкай,
Про жизнь мою скажи…
|
