Между тем приезд в Лондон, открытие литературному сообществу имён
сестёр Бронте, яркие впечатления большого города после многолетнего
пустынного Йоркшира стали последними маленькими радостями, доставшимися
на долю наших героинь. В сентябре 1848 года от белой горячки скончался
Брэнуэлл, и с его смерти началась череда событий, которые превратили
Хауорт, по горькому замечанию Шарлотты, в «долину теней». На похоронах
брата простудилась Эмили, но безнадёжно больная, она не желала
признавать факта собственной слабости: слышать не хотела о врачах и
лекарствах, каждое утро по прежнему вставала раньше всех, гуляла по
милым сердцу окрестностям. Её бил озноб, она непрерывно кашляла и
отхаркивала кровью, но не дай Бог было её кому нибудь пожалеть. «Она
выглядит очень очень исхудавшей, — с тревогой писала Шарлотта подруге.
— Но бесполезно расспрашивать её, ответа не последует. Ещё
бессмысленней рекомендовать лекарства, она их категорически не
принимает». Утром 18 декабря 1848 года Эмили поднялась как обычно, а
после завтрака взялась за шитьё, и только по прерывистому дыханию,
мертвенной бледности и особому блеску глаз было заметно, что она с
трудом держится на ногах. В полдень всё таки послали за врачом, через
два часа Эмили не стало. Что мне богатство? — Пустота. Любовь? — Любовь смешна. И слава — бред и маета Растаявшего сна Ещё раз повторяю вслух Перед концом пути: "Сквозь жизнь и смерть свободный дух Без страха пронести". На
полгода пережила любимую сестру Энн. Из последних сил девушка сражалась
с чахоткой и за несколько дней до смерти попросила Шарлотту отвезти её
на морской курорт в Скарборо — Энн верила в выздоровление. Но
путешествие отняло её последние силы. Поняв, что умирает, Энн
уговаривала оцепеневшую от горя старшую сестру: «Мужайся, Шарлотта,
мужайся». Страшным было возвращение Шарлотты в Хауорт. Трудно даже
себе представить состояние писательницы, потерявшей за год троих самых
близких для неё людей, трудно понять, как смогла она существовать в
этих тёмных, мрачных стенах, в одиночестве и тоске. «Я чувствовала
молчание дома, пустоту комнат. Я вспомнила, где, в каких узких и тёмных
обителях нашли приют те трое, чтобы больше никогда не ступать по земле…
Пришло то мучительное состояние, которое надо претерпеть, от которого
нельзя уклониться. Я покорилась ему, проведя скорбные вечер, и ночь, и
печальное утро». Нервное напряжение привело к тяжёлой болезни Шарлотты.
Патрик Бронте, который был так убит смертью единственного сына, что, по
видимому, не ощутил горя последующих смертей, теперь не на шутку
встревожился. Под угрозой была жизнь последней дочери, литературный
успех которой до некоторой степени утолил горечь несбывшихся надежд,
связанных с Брэнуэллом. Вскоре после завершения «Джейн Эйр»
воодушевлённая успехом Шарлотта начала писать новый роман «Шерли» и
почти закончила его вторую часть до смерти брата, но домашние беды и
болезнь надолго приостановили работу. С огромным трудом, большим
усилием воли возвращается Шарлотта к жизни, к письменному столу, к
листу бумаги. Теперь она, отлично сознавая бедность собственного
личного опыта, понимает, что её спасение в воображении. Снова и снова
на помощь приходит испытанный приём сестёр Бронте — если жизнь бедна
внешними событиями, если она становится невыносимой, можно сбежать «на
острова» фантазии, занять силы у богатства внутреннего мира. Только придуманные герои, вновь и вновь проигранные судьбы могут отвлечь Шарлотту от страшных реалий окружающего. Рецензии
на роман «Шерли» появились неоднозначные, и всё же в целом книга была
оценена положительно. Большинство знакомых и друзей гордились
Шарлоттой. Правда, бывшая хозяйка пансиона, где училась писательница,
мисс Вулер, узнав свою воспитанницу в авторе «Джейн Эйр», решила, будто
этот факт повредит репутации Шарлотты, и поспешила её заверить, что она
то уж, во всяком случае, не изменит своего отношения к ученице. Зато
крёстная была шокирована, что Шарлотта пишет. «Джейн Эйр» была
воспринята ею как «дурная книга», и все отношения с крёстной дочерью
были прерваны. Это, вероятно, огорчало писательницу, однако ей гораздо
дороже было благоприятное мнение литературной среды о её творчестве. Узнав
о страшном горе Шарлотты, Джордж Смит приглашает Бронте в Лондон.
Радушный приём издателя и его матери избавил от скованности Шарлотту.
Теперь ей уже доставляет удовольствие общество лондонских друзей, она
чувствует себя равной среди равных и впервые за полтора года ощущает
себя спокойной и почти счастливой. Смит и Уильямс (другой издатель)
стремились сделать для неё пребывание в Лондоне приятным. Её вывозили в
театр — посмотреть знаменитого актёра Макриди в шекспировских трагедиях
«Макбет» и «Отелло». Макриди был идолом не только лондонской публики,
он снискал большой успех и в Америке, где побывал на гастролях. Макриди
Шарлотте не понравился, потому что, по её мнению, мало понимал
Шекспира. Зато посещение Национальной галереи произвело на неё
неизгладимое впечатление, особенно акварели Тернера. Бронте встретилась
с известной лондонской писательницей Гарриэт Мартино, причём сама (что
весьма удивительно при её застенчивости) попросила принять её. И,
наконец, запоминающейся для Шарлотты стала встреча с боготворимым ею
Теккереем. «…Это очень высокий… человек. Его лицо показалось мне
необычным — он некрасив, даже очень некрасив, в его выражении есть
нечто суровое и насмешливое, но взгляд его иногда становится добрым.
Ему не сообщили, кто я, его мне не представили, но вскоре я увидела,
что он смотрит на меня сквозь очки, и когда все встали, чтобы идти
к столу, он подошёл ко мне и сказал: „Пожмём друг другу руки‛, — и я
обменялась с ним рукопожатием… Думаю, всё же лучше иметь его другом,
чем врагом, мне почудилось в нём нечто угрожающее. Я слушала его
разговор с другими господами. Говорил он очень просто, но часто бывал
циничен, резок и противоречил сам себе». А она произвела на Теккерея
очень благоприятное и даже трогательное впечатление: «Помню маленькое,
дрожащее создание, маленькую руку, большие честные глаза. Именно
непреклонная честность показалась мне характерной для этой женщины… Я
представил себе суровую маленькую Жанну дАрк, идущую на нас, чтобы
упрекнуть за нашу лёгкую жизнь и лёгкую мораль. Она произвела на меня
впечатление человека очень чистого, благородного, возвышенного». Шарлотта
вернулась из Лондона в середине декабря, к годовщине смерти Эмили. Но
как бы печально ни провела она этот день, теперь она черпала силы и
утешение в поддержке и симпатиях новых друзей. Зимы обычно были для
Бронте тяжёлым испытанием. В восемь часов вечера отец и старая служанка
Табби отправлялись спать, а Шарлотта доводила себя до исступления
воспоминаниями. Ей чудились голоса сестёр, сквозь завывания ветра
умолявшие её открыть дверь и позволить им войти. Весной можно было
отправляться в дальние прогулки по Хауорту. «В тишине этой холмистой
местности я вспоминаю строки из их стихотворений… когда то я любила их
читать, теперь не смею, и часто у меня возникает желание забыть многое
из того, что, пока мозг работает, я не забуду никогда». Зато летом
она снова побывала в Лондоне. Отношения между Смитом и Шарлоттой явно
переросли дружеские, но так и не стали никогда любовными. Трудно
сказать, почему так произошло. Они вместе ездили путешествовать,
прекрасно понимали друг друга, но последнего шага, что отделяет друзей
от любовников, сделать не сумели. Новая симпатия придаёт Шарлотте
силы, и снова в её памяти восстаёт та первая, самая яркая любовь к мсье
Эгеру. Она начинает роман «Виллет» — так пренебрежительно называли
французы провинциальный Брюссель в XIX веке. Снова она обращается к
неудачной книге «Учитель», снова перед глазами проплывают видения
юности, преклонение перед её наставником, восхищение им. Снова она в
плену единственного любимого, давно забывшего её. Прочитав «Виллет»,
Теккерей писал одной из своих американских знакомых: «Бедная женщина,
обладающая талантом. Страстное, маленькое, жадное до жизни, храброе,
трепетное, некрасивое создание. Читая её роман, я догадываюсь, как она
живёт, и понимаю, что больше славы и других земных или небесных
сокровищ она хотела бы, чтобы какой нибудь Томкинс любил её, а она
любила его. Но дело в том, что это крошечное создание ну нисколько не
красиво, что ей тридцать лет, что она погребена в деревне и чахнет от
тоски, а никакого Томкинса не предвидится». Но великий писатель
ошибся. «Томкинс» у неё был. Шарлотта, измучившись от одиночества, дала
согласие на брак преемнику своего отца по приходу Артуру Николлсу.
Вероятно, Шарлотту, как и её близких друзей, этот брак несколько пугал.
Безусловно, речь шла о полной перемене жизни, привычных занятий и, по
видимому, в конечном счёте об отказе от литературной работы. Но
стареющая женщина выбрала эту кабалу, опасаясь ужасающей тоски и
одиночества, она больше не могла спасаться в вымышленном мире своих
героев. Пять месяцев Шарлотта старательно исполняла роль преданной и
хозяйственной жены, весь день её был заполнен приходскими делами и
заботами мужа. Но в ноябре она заболела и больше не смогла подняться.
На шесть лет пережила Шарлотта свою сестру Энн. Спустя шесть лет после
кончины последней дочери умер и Патрик Бронте Словно жестокое проклятие
тяготело над домом Бронте. Шестеро детей — и ни одного потомка. Не
убывает поток посетителей в музей сестёр Бронте. По прежнему тайна дома
в Хауорте будоражит умы людей, по прежнему выходят книги Шарлотты,
Эмили и Энн, по прежнему потомки хотят понять, что же скрыто за
судьбами этих женщин — обычные житейские обстоятельства или всё таки
некое необъяснимое предназначение рока и дара… +++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++ ЖОРЖ САНД
Настоящее
имя Аврора Дюпен. Французская писательница. Проповедовала в
многочисленных романах и повестях идеи освобождения личности, в том
числе эмансипации женщин. Наиболее известны романы «Индиана» (1832),
«Орас» (1841—1842), «Консуэло» (1842—1843). Звезда этой женщины,
скрывающейся под мужским именем, горит на литературном небосклоне
необычайно ярко. Пожалуй, трудно найти писательницу, которая сравнялась
бы славой и талантом с Жорж Санд. А в жизни она была земной женщиной и
до обидного мало придавала значения своим литературным заслугам. Её
истинным стремлением было движение к абсолютному — сначала к любви, а
потом к природе, к Богу. Она во всём пыталась отыскать подлинные,
нефальшивые ценности, и оттого её постигли все те огромные душевные
муки, которые свойственны людям неординарным, наделённым каким либо
божественным даром. Морис Дюпен, бравый адъютант наполеоновской
армии, повстречал в Милане красивую, весёлую женщину, которой было уже
за тридцать. Была она комедианткой, имела ребёнка от предыдущего
любовника, да и, вообще, годилась только на роль легкомысленной
подружки военного времени Но волею судьбы этот мимолётный роман перерос
в серьёзное чувство, и как бы ни противилась мать Мориса — образованная
добропорядочная аристократка, любовники поженились. А вскоре на коленях
у бабушки уже лежала внучка, на лице которой госпожа Дюпен разглядела
знакомые тёмные бархатные глаза её предков. Детство Авроры прошло
среди непримиримой вражды её матери со свекровью. Морис умер в 1808
году, а женщины продолжали всю жизнь выяснять отношения. Девочка, как
победный вымпел, переходила от одной враждующей стороны к другой, пока,
наконец, мать, занятая личными проблемами, не удалилась в Париж,
оставив Аврору на попечение бабушки. Когда Авроре было 14 лет,
бабушка поставила внучку на колени возле своей кровати и рассказала
всё, что она думала о себе, своём сыне и безнравственной, развратной
снохе — «этой погибшей женщине». Бедная девочка пережила шок, услышав
откровение бабушки. Аврора забросила учение, стала бунтовать, за что и
была «сослана» в женский Августинский монастырь. Этому заведению
девушка была обязана большими и счастливыми переменами в себе. Здесь и
проявились её способности к серьёзному осмыслению жизни. Здесь она
приобрела экзальтированную набожность и веру в мистическое слияние с
Богом, которая осталась в Жорж Санд навсегда. Здесь же, благодаря
учтивости монахинь, изучение правил хорошего тона выработали у Авроры
очаровательные манеры, которые в продолжение всей её жизни придавали
дерзким выходкам изящество и лёгкость. Бабушка умерла, когда Авроре
ещё не исполнилось семнадцати, и в фамильное имение Дюпен — Ноан
въехала торжествующая сноха. Она жаждала, наконец, восстановить свои
попранные права не только на семейное богатство, но и на дочь. Весной
1822 года мать хотела принудить Аврору выйти замуж за человека, одна
мысль о котором была девушке ненавистна. Конфликт едва не завершился
трагически, дочь заболела: от непрерывно подавляемых вспышек гнева у
неё начались спазмы желудка, она отказывалась от пищи. Вероятно,
самодурство матери подтолкнуло Аврору к сближению с молодым человеком,
который долгое время проявлял себя как задушевный друг, — с Казимиром
Дюдеваном. Первые годы после свадьбы прошли относительно спокойно,
Аврора превратилась в образцовую хозяйку дома в Ноане. В 1823 году у
супругов родился сын Морис. Однако семейная жизнь не принесла гармонии
в мятежную душу Авроры. Романтическая мечта о принце таяла на
супружеской постели, после того как утомлённый Казимир начинал храпеть,
получив жалкую толику наслаждений, а женщина часами плакала, ощущая
убогость их отношений и нереализованность собственных устремлений.
Поначалу муж ругался, обзывал её «дурой и идиоткой», когда она
беспричинно, казалось, впадала в истерику, потом всё таки сжалился, и
супруги отправились в путешествие. Первое увлечение Авроры было
чисто платоническим, она ещё была внутренне не готова к измене, однако
этот роман подготовил её к разрыву с мужем. Аврора, наконец то,
решилась высказать претензии Казимиру. Конечно, господин Дюдеван не был
дурным или непорядочным человеком, он был просто обычным человеком,
недостойным своей талантливой жены. В какой то момент он интуитивно
осознал это, попытался даже что то почитать, молча страдал и старался
во всём угодить строптивой жене. Но было уже поздно. Аврора начала
выходить на ту дорогу, которая вскоре принесла ей славу и новые
приключения. Первое увлечение Авроры было чисто платоническим, она
ещё была внутренне не готова к измене, однако этот роман подготовил её
к разрыву с мужем. Аврора, наконец то, решилась высказать претензии
Казимиру. Конечно, господин Дюдеван не был дурным или непорядочным
человеком, он был просто обычным человеком, недостойным своей
талантливой жены. В какой то момент он интуитивно осознал это,
попытался даже что то почитать, молча страдал и старался во всём
угодить строптивой жене. Но было уже поздно. Аврора начала выходить на
ту дорогу, которая вскоре принесла ей славу и новые приключения. Мостиком
к литературному труду стало её увлечение «маленьким Жюлем» — Сандо,
красивым юношей, за которым она и устремилась в Париж, бросив семью и
детей. К тому времени Аврора родила ещё девочку — Соланж. Озабоченная
добычей средств на жизнь, женщина придумала написать совместный с Сандо
роман «Роз и Бланш», который был встречен довольно хорошо читателями и
критиками. Аврора сразу обратила на себя внимание парижской богемы. В
столице она сбросила с себя ненавистные женские платьица и переоделась
в редингот из серого сукна. Серая же шляпа и плотный шерстяной платок
на шее делали её похожей на студента первокурсника. Но больше всего её
приводили в восторг сапожки. Ах, как было приятно освободиться от
остроносых туфелек, скользивших по грязи, как по льду. Общительная,
экстравагантная женщина, с неизменной сигаретой, стала центром
литературного круга. У неё появились свои почитатели среди критиков и
журналистов, ею многие восхищались: ради любви она смогла бросить семью. Роман
«Индиана» стал её первым самостоятельным произведением, на котором она
поставила имя «Жорж Санд». Латуш, известный в то время издатель,
мельком взглянув на новую книгу, недовольно промычал, что, дескать, она
напоминает ему Бальзака. Однако уже на следующий день этот знаток,
открывший французской литературе многие великие имена, познакомившись
внимательно с рукописью, прислал автору записку: «Жорж, я приношу
публичное покаяние; я на коленях. Забудьте мою вчерашнюю грубость;
забудьте все резкости, сказанные мной за эти полгода. Я провёл всю ночь
за чтением вашей книги. О дитя моё, как я доволен вами!» Новое имя
быстро стало популярным. Вместе с известностью росло и раздражение Жорж
Санд своим прежним любовником. «Маленький Жюль», в отличие от сильной
подруги, оказался никчёмным, слабым человеком. Он не мог себя заставить
сесть за письменным стол, в то время как Аврора работала по 12 часов в
сутки, он мог только жаловаться и ревновать свою удачливую
возлюбленную. Противоречия натуры Жорж Санд сказались уже в этом романе
с Сандо. В ней отчаянно боролись два начала — мужское и женское. Она
была достаточно умна и самостоятельна, чтобы не позволить партнёру
подавить её личность. С другой стороны, она бесконечно желала
заботиться о слабом, по матерински вкладывать в мужчину свои радости и
печали, но не прощала ему малейших слабостей. Разрыв с «маленьким
Жюлем» подарил литературе один из самых откровенных романов Жорж Санд —
«Лелия». Её проза даже сейчас, в век, когда, кажется, сняты все покровы
с сексуальной жизни человека, читается не без эротического наслаждения.
Писательница обратила внимание на серьёзные женские проблемы пола. Она
с вызывающей смелостью обнажила самое сокровенное в женской
сексуальности. «Почему я так долго любила его… Это было лихорадочное
возбуждение; оно рождалось во мне, потому что я не получала
удовлетворения… Рядом с ним я испытывала какую то странную,
исступлённую жажду, которую не могли утолить самые страстные объятия.
Мне казалось, что мою грудь сжигает неугасимый огонь; его поцелуи не
приносили мне никакого облегчения. С нечеловеческой силой сжимала я его
в своих объятиях и, теряя силы, в отчаянии падала рядом с ним». Долгие
годы за Жорж Санд следовало проклятие её героини — Лелии. Многие
отождествляли их, но внутренняя суть писательницы, конечно, была
многограннее и глубже придуманного ею образа. Только перечисление
всех любовников Жорж Санд заняло бы не одну страницу. В её жизни было и
серьёзное увлечение женщиной — актрисой Мари Дорваль, которую она
боготворила. Они часто встречались. Жорж не пропускала ни одного
спектакля с обожаемой Дорваль. Дело дошло даже до того, что Санд
готовилась отправиться в роли камеристки на очередные гастроли подруги.
Их связи отчаянно сопротивлялся муж Мари, ревниво пытаясь изолировать
жену от «этой Сафо». Однако безуспешно. Жорж прощала коварной актрисе
даже откровенные предательства, наговоры, и дружба их сохранилась до
самой смерти Дорваль в 1849 году. Сложнее складывались отношения
Жорж Санд с мужчинами. Роман с Шопеном вызвал многочисленные толки в
обществе. Молодой польский композитор представлял собой нежное
эфемерное создание, и был полной противоположностью мужиковатой
писательнице. Когда Шопен впервые увидел Жорж Санд, она ему не
приглянулась. Однако Жорж была слишком искушена в делах любви, чтобы
сразу отказаться от понравившегося композитора. Она, как никто другой,
смогла понять его мятущуюся душу. Кроме того, Санд, к тому времени уже
разведённая с мужем, предложила Шопену реальную материальную поддержку. Почти
девять лет длились их отношения. Композитор обрёл в лице Жорж «вторую
маму». Ради него, болезненного и слабого, Санд даже отказалась от
плотских удовольствий. Она лечила Шопена, возила его вместе со своими
детьми на отдых и называла их «мои три ребёнка». Она была хорошей
слушательницей — композитор очень ценил вкус своей подруги. Кто знает,
сочинил бы Шопен столько выдающихся произведений за свою короткую
жизнь, если бы не было на его плече поддерживающей руки Жорж? Кто знает
даже, прожил бы он столько? Они разошлись не потому, что разлюбили
друг друга, просто жизнь оказалась сильнее их хрупкого чувства. И если
в молодости Санд выступала за свободную любовь, то теперь, когда ей
было 42, она с грустью признавала, что мелкие ссоры разрушают даже
истинные союзы и только брак может спасти любящих. Шопен уехал из
Ноана, потому что окружающие были недостаточно чутки к их отношениям,
потому что подросли дети, особенно дочка Соланж, эгоистичная,
высокомерная особа, и начались интриги. Шопен был далёк от мысли, что
уезжает от Жорж навсегда, но Соланж и ученица Шопена — Мари де Розьер —
смогли настроить доверчивого композитора против Санд. Они увиделись в
последний раз в 1848 году у общих знакомых. Жорж пожала его холодную
дрожащую руку. Она хотела говорить с ним, но Шопен скрылся. Он сбежал
по лестнице и бросился прочь. Через год композитор умер. Жорж Санд
при жизни познала вкус славы. Без преувеличения можно сказать, что она
стала для Франции XIX века законодательницей мод в убеждениях и идеях.
Она испытывала безотчётную симпатию к бунтовщикам, да и сама по
внутреннему зову души ломала всякие устои. В ней билось столько живого,
трепетного естества, которое нельзя было заключить в рамки. Она не
являлась феминисткой, никогда не требовала для женщины политического
равенства, она говорила, что женское сердце должно навсегда остаться
убежищем любви, милосердия и терпения. «В жизни, полной грубых чувств,
именно она (женщина) должна спасать христианский дух милосердия. Мир, в
котором женщина не играла бы этой роли, был бы очень жалким».
